4. Еще один побег

Мы все-таки убежали.
Это случилось снежной зимой.
Только не этой. А следующей.
Для того, чтобы это случилось мне пришлось дважды нарушить одну из десяти заповедей.
Вот как чаще всего в жизни бывает, все намного сложнее, чем кажется на первый взгляд. И для того, чтобы помешать другому человеку нарушить заповедь "Не убий", приходится нарушать другую - "Не укради".

Отец учил меня считать. Он считал, что я должна пойти сразу во второй или в третий класс и занимался со мной все чаще и чаще. Он приносил из церкви монетки, которые люди давали на подаяния и учил меня складывать и отнимать в уме двухзначные цифры. Монетки стояли сложенные в аккуратные стопочки. Отец давал мне задание и отворачивался, читая книгу. Вначале я все считала и считала.... А потом мне вдруг пришло в голову - это же  д е н ь г и! Это то, чего у нас нет, чтобы убежать от него. И я стала потихоньку закатывать монетки в щель между столом и стеной. Старалась закатывать белые, знала, что они дороже.

На третий день мое преступление было раскрыто. Отец вернулся домой очень злой и сразу с порога сказал, что хочет поговорить со мной. Сказал он это таким мягким и вкрадчивым голосом... только я знала, что кроется за этими вкрадчивыми интонациями. Он сказал, что все пересчитал и там не хватает денег. И что он абсолютно уверен, что они у меня.
- Скажи мне зачем они тебе нужны и можешь оставить их у себя.
- ....
- Скажи и я дам столько сколько тебе нужно. Но никогда не бери без спроса.
- ....

Как же он был прав тогда. Но я, конечно же, не могла сказать зачем мне нужны были эти деньги. Как я могла сказать ему, что они мне нужны для того, чтобы отдать их маме, чтобы мы могли уйти от тебя и больше никогда не видеть, даже во сне? Я молча отдала ему монетки, спрятанные в тайнике на подоконнике. Там было рубль с мелочью.

Я знала, что будет бить, но это все равно лучше, чем сказать правду. Но он не бил. Взял меня за шею крепко двумя руками. Тогда я почувствовала какой он огромный и сильный. "Говори, зачем взяла деньги." И начал сжимать мою шею. Я продолжала молчать, а он сжимал все сильнее. В глазах потемнело. Потом он не разжимая рук ударил меня затылком о печь... и все. И я провалилась в темноту. Очнулась на кровати рядом с печкой. Очень болела голова и хотелось пить. Перед глазами плыли какие-то розовые и оранжевые круги... и подступала тошнота.... Кажется прошло очень много времени. Мамы нигде не было видно. Я была одна.

Шли месяцы. Наступило лето. А летом всегда все кажется ярче и легче.
Подрастал мой братик. Становился смешным, смышленым карапузом. Когда он сидел за столом и ел, то складывал в свою железную мисочку все что мог найти на столе - и квашенную капусту, и картошку, и соленый огурец... Все это мешал ложкой и ел. Мы с мамой смотрели на него и смеялись. Отец стал все чаще уезжать из села в город на целую неделю. Его рабочими днями были суббота и воскресенье. А утром в понедельник он уезжал в Киев. Три часа на автобусе и он оказывался в киевской коммуналке где проводил целую неделю в походах по магазинам, ресторанам и театрам. Мы оставались дома и в такие недели нам было очень хорошо втроем. Правда уезжая, отец собирал все мамины вещи и обувь и относил в церковь и там запирал. Это были действительно  в с е  вещи. И если бы она даже решилась уехать, то на ней были бы ситцевый халатик, куфайка и домашние тапочки.

Я стала читать еще больше, чем раньше.
Только теперь меня больше не интересовали детские книги.
Как-то вдруг повзрослев, я стала зачитываться взрослыми.
Несколько раз перечитала Евангелие. Мне было очень важно найти там ответ на один вопрос... Но так и не нашла.
До сих пор не нашла.
Тогда я стала просто читать взахлеб все толстые книги, что находила в доме. Больше всего мне нравился Гюго "Человек, который смеется" и "Отверженные". Каждое слово отзывалось где-то глубоко внутри меня эхом. Я понимала и чувствовала эти книги, так, как никогда не почувствуют взрослые. Я сопереживала героям этих книг всей глубиной души подранка, взрослого не по годам ребенка, переставшего верить взрослым.

Я хорошо помню тот день, когда я нарушила заповедь второй раз.
Отец разговаривал с кем-то по телефону, на нем был черный подрясник, ногу он держал на маленьком голубом стульчике. Разговаривал он долго. И разговаривая перебирал что-то рукой в кармане своего подрясника. Я сидела за столом и что-то рисовала, краешком глаза поглядывая на него.

Вдруг я увидела, как что-то выпало из кармана у отца и упало рядом с маленькой скамеечкой, на которой стояла его нога. Это была какая-то небольшая свернутая цветная бумажка, как та из которой я  любила вырезать и клеить на бумагу цветы. Я видела у отца и раньше такие бумажки. Мне казалось, что я догадывалась, что там, внутри, но боялась пока и думать... Потому ничего не сказала опустила глаза и продолжала рисовать, иногда поднимая глаза и только изредка поглядывая на пол.

Отец договорил, положил трубку на рычаг и ушел. Я не подняла бумажку, а только пододвинула скамеечку ближе к стене, чтобы ее не было видно. И только тогда, когда отец оделся и вышел, я подняла бумажку и развернула ее. Там были деньги. Бумажные. Это было именно то, что я подумала в самом начале. Отец хранил так деньги, которые ему давали, за то, что он крестил... или отпевал. Бумажки были подписаны чьими-то именами и я часто видела их у него в руках.

Горячая волна радости поднялась в груди. Вот оно! Мы уедем! Теперь мы точно уедем.
Потом на смену радости пришел страх. А вдруг это ловушка? Вдруг все подстроено им специально для того, чтобы проверить усвоила ли я прошлый урок. Он любил проверять как я усваиваю уроки и насколько хорошо запоминаю... Подавив в себе этот жуткий страх, я все таки подошла к маме, протянула ей свернутую бумажку с деньгами и рассказала обо всем. Мама взяла, пересчитала и сказала, что там целых 90 рублей. Это очень много. Это целая зарплата, сказала она.

Да... по тем времена 90 рублей это была настоящая зарплата за месяц какого-то скромного рабочего. Это были конечно же не огромные деньги, но мы могли наконец уйти и жить как-то первое время. Так потом и оказалось, эти деньги спасли нас, пока мама не нашла работу.

Несколько месяцев, аж до самой зимы мама не решалась... Думаю она была скована страхом так же как и я. А с началом зимы меня начали мучать кошмары. Я просыпалась среди ночи с криками. Было так страшно, что мне все равно никогда не подобрать слов, чтобы описать это. Я просыпалась и плакала: "Мама пожалуйста, только не давай мне засыпать! Посиди тут, поговори со мной." Наверное мое состояние было таким странным и пугающим, что мама сидела. Приносила мне воды, смачивала руки, как я зачем-то просила... И терпеливо сидела рядом со мной почти до утра."

Однажды отец уехал как всегда в понедельник в Киев. И ночь которая пришла на смену тому дню была особенно страшной. Мне снились змеи. Они сползались со всех сторон ко мне, сплетались в клубки, потом распутывались и снова медленно ползли ко мне. Одна из них подползла первой, я чувствовала ее холодную скользкую чешую и начала медленно-медленно обвиваться вокруг меня... Я опять проснулась в холодном поту. Рядом было испуганное мамино лицо. И тогда она сказала: "Вставай. Будем собираться. Ехать."

Мама взяла две полотняные сумки и дала одну мне. Сказала положить туда то, что я хочу взять с собой. Я взяла куклу, мишку и несколько книг. А мама положила в сумки немного еды и одежды для брата и меня. Своей одежды у нее не было. Но она собиралась попросить у своей знакомой. Было час... или два ночи... Я сказала:
- Пойдем.
- Подожди. Автобус из центра села идет только в пять утра. Что мы будем делать на улице ночью. Мороз и снег.

И мама начала убирать на кухне. Я спросила - "зачем!?"
А она ответила - "Так надо."

Мы еще немного подождали. Одели маленького брата, завернули его в одеяло, усадили на саночки и вышли из дому в зимнюю ночь. Мы спускались с крутой горы по заснеженной дороге вниз, к центру села, там где была остановка автобуса и там, где жила мамина знакомая.
Шел густой снег и было очень холодно. Санки не хотели катиться ровно и несколько раз переворачивались вверх тормашками. Брат оказывался вниз головой в снегу. Мы доставали его, отряхивали с личика снег и ехали дальше. Это была очень длинная и холодная дорога. Я замерзла, пальцы, которые несли сумку онемели. Наверное со стороны мы представляли собой очень странное зрелище, если бы кто-то нас мог увидеть в эту зимнюю ночь. Один раз я упала и из сумки высыпалось все, что я несла с собой. Пришлось остановиться, собрать куклу, мишку и книги, отряхнуть снег и идти дальше. Наверное мы шли не долго. Но мне эта дорога показалась очень длинной, почти бесконечной.  И всю дорогу я думала про себя "никогда не забуду эту ночь, никогда не забуду".

Мы спустились и постучались в двери к маминой знакомой. Она открыла, завела нас в дом. Она была готова ко всяким сюрпризам, но к таким... наверное нет. Как же хорошо было у нее дома. Тепло-тепло. Чисто, уютно. Стеганное покрывало на кровати из лоскутков помню. Прислонилась к нему головой, сидя рядом с печкой... и заснула. Так хорошо и крепко заснула.
Руки и ноги болели от холода, ручьи таявшего снега стекали на красивые домотканные половички, а я сквозь сон только одно понимала "Мы ушли наконец. Мы ушли."

Мы обсохли, согрелись и сели наконец на автобус, который шел в Киев. Туда, где нас ждала новая жизнь. Тяжелая наверное. Но все-таки  другая. Я помню холодный зимний автобус, я сижу под окошком и дышу на обледеневшее морозными узорами стекло. Мне кажется, что там в этом крошечном круглом окошке, я смогу увидеть ту, новую жизнь, которая нас ждет. Мы все таки убежали. Убежали насовсем. Но все-таки недостаточно далеко. Он ведь тоже приезжает туда... в Киев. Значит надо бежать еще. Дальше. Далеко-далеко.... И с этими мыслями я наконец засыпаю, прижимая к себе полотняную сумку с мишкой, куклой и книгами....

***

Мне кажется, что рассказав эту историю я поняла, почему вдруг так все вспомнилось ярко. Почему захотелось перестать носить это в себе.
Я посмотрела на свою дочурку... Ей скоро шесть.
Она такая же сейчас, как я тогда, когда на мою долю выпали эти испытания.
Смотрю на ее тоненькую шейку, изящную головку.... неужели и я такой же была тогда...
А она бегает. Смеется. Искрится. Она самый жизнерадостный и веселый ребенок из всех кого я знаю. Она как маленькая искорка, пух и перья, феерверк и пузырьки от шампанского.
Она обожает своего папу. И папа тоже не надышится на нее.
Она так похожа на меня и все таки совсем другая. Она совсем не взрослая свои пять с половиной. Она наслаждается своим детством. А вместе с ней и я наслаждаюсь таким безаботным детством, которого почти не знала.
Ей скоро шесть. Я тоже опять пережила свои шесть. Круг замкнулся.
У сказки хороший конец.